Что такое пресс-хата на зоне в 2020 году? как вести себя?

Даже не сидевшие в местах заключения граждане знают такой термин, как «прессовать». Речь идёт не о производственном или технологическом процессе, а о прямом психологическом и физическом воздействии на человека.

Тюрьмы и так являются не самым приятным местом для проживания, но существование «пресс-хат» делает жизнь заключённых просто нестерпимой. Этот вид воздействия не поддерживается на официальном уровне.

О нём нет упоминания в документах и инструкциях, однако «зэки» очень его боятся.

Поиском подобных мест занимаются различные правозащитники, тщательно обыскивая изоляторы и СИЗО. «Пресс-хата» может сломить любую волю и превратить человека в жалкое создание. Туда администрация направляет людей, как в мясорубку, чтобы сделать покорными.

В «пресс-хаты» помещали тех, кто не желал активно сотрудничать с руководством и силовыми органами.

Негласные помощники администрации

Чтобы сделать человека покорным и согласным на сотрудничество, нужны были помощники среди уголовных элементов. Подобные лица всегда находились. За несложную работу они получали ряд преференций от администрации и могли неплохо устроиться. Таких специалистов называли по-разному: «шерстяные», «лохмачи», «быки».

Их отличало крепкое телосложение, отсутствие принципов и желание жить лучше. После начала сотрудничества с администрацией «шерстным» не удавалось уже влиться в обычную тюремную среду. Им набивали специальные обидные наколки, чтобы другие знали об их неправедном поведении.

К некоторым уголовники применяли и более суровые меры наказания, вплоть до убийства.

Чтобы стать «быком», человек должен был совершить вначале значительный проступок. После нарушения неписанных законов зоны или тюрьмы ему приходилось соглашаться на работу в «пресс-хате».

Производственный процесс был поставлен на крепкую основу. Во главе такой камеры стоял бригадир. Он сам не выполнял «грязной» работы, а следил за подчинёнными.

В качестве награды за труд выступали продукты питания, алкоголь, наркотики или другие преимущества.

Как получить билет в «пресс-хату»?

Администрация СИЗО или тюрьмы направляет в такие места людей, ведущих слишком вызывающий и независимый образ жизни. Туда также направляются те, кто не желает давать нужные показания по «громким» делам. Работа по перевоспитанию проводится комплексно. Для этого используются все имеющиеся ресурсы: физическое и психологическое воздействие, ограничения, карцер, применение наручников.

А как дела сегодня?

Как мы уже говорили выше, использование «пресс-хат» является незаконным, поэтому их наличие сложно задокументировать. С ними активно борются известные отечественные правозащитники. К сожалению, это явление по-прежнему существует, хотя стало использоваться гораздо реже.

Источник: https://the-criminal.ru/press-xata-kak-ee-ispolzuyut-v-rossijskix-tyurmax/

Все о пресс-хате в тюрьме и зоне. Что делать, если туда попал?

— Многое зависит от твоей статьи. Далеко ходить не буду, приведу свой пример. Попал я в 2000 году. На меня вешали четыре статьи. За первую я согласен, то есть угон. Я даже от этого не отказывался. Угон, 158 статья. Важно было то, что мне попался нормальный прокурор и хорошая адвокат, женщина, была.

Не буду я фамильничать, ни к чему это. Получается, по четырем статьям иду, я же в отказе. Мне повесили 18 лет особого режима. И как вы думаете, я с этого спрыгнул? Во-первых, прокурор вошел в мое положение. Адвокатша тоже была нормальная. Она быстренько рассказала, распедалила мне всю ситуацию.

При этом опять же я с самого начала был в отказе.

Посадили меня в «тройник», другими словами, в камеру на шесть или четыре человек, могут посадить один на один. Что и как делать на пресс-хате? Я же тогда не очень опытный был по тюрьмам. Получается, меня посадили на пресс-хату, но ведь не сразу начали лупцевать. Мытьем да катаньем, как, да что. Один из нас четверых каждый день не по разу с хаты выходил.

Мне тогда не до этого было, куда он уходит, да зачем. А он оказывается прислушивался, принюхивался, как я себя веду. И ходил, оказывается, к «куму» на свиданку. Ну, и, видимо, «кум» с него тряс, что там, как там Хохол себя ведет. Ну, как? Гонит он, волосы дыбом стоят, 18 лет запросили, сами подумайте. Считай, на полжизни рукой махнул и все.

Я им, да, базара нет, один на один давай.

Снова диалог: мы же тебя убьем. Говорю, давайте. Мне говорят, что, вскрываться будешь? А это неизбежно, если не хотите, извините, остаться покалеченным. Одно из двух. Либо с тобой что-то сделают, либо ты сам.

Мне говорят, так ты будешь вскрываться? Я им, вы что, ребенка нашли? Сколько сроков отмотал, сколько народу видел поизрезанных, говорю, я не буду вскрываться. Ну, и один дядька тут говорит, что вы до него докопались. Три дня мычит, спать, не спит, гонит на своей волне.

Это первый гусек нам такой попался. Вы от него ничего не добьетесь. Ну и один из трех, другой, говорит мне, на тебе «мойку», вскрывайся и показывает на живот. Говорю, а что так-то? Второй мне говорит, да бери вены режь.

Я хоть и был на своей волне, им отвечаю, слышь, мужики, пузо я резать не буду, вены тоже. Если мне надо вскрыться, то я сразу по «соникам» резану и все, я на вашей совести буду. Такой вот диалог.

То есть из меня выбивали показания. Доказать ничего не смогли. «Кумовья» на тюрьме доказать тоже ничего не смогли. И получается, я спрыгиваю с двух статей. Да, я забрался в машину, угнал, но нас было 4 человека, то есть приятель был с подругой, и у меня была подруга. Сколько нас народа? Правильно, 4 человека. Я машину всего сутки погонял.

А ведь все видели, я у всех на глазах был. А в багажнике-то «жмурик» был. И что тут сказать. Трое посторонних людей. Причем, та подруга моя, ее показания свидетельские не приняли. Так и сказали, у вас близкие отношения, ты может, заодно с ним. Но ведь была еще пара. Те вообще посторонние люди.

Да, общались там типа, привет, на машине можешь ездить? Хорошо, тогда поехали. И все, ночь и полдня мы пробухали. Но ведь я у всех был на глазах, понимаете. Но это не суть. Суть в том, что мне 105, 4 вменить решили. А когда эксперты доказали, что труп не сутки, не двое, не трое в багажнике пролежал, тогда только от меня отвяли.

И сажали именно туда, где вот такие держиморды сидели, рулили балом. А в то время, т.е. 2000 год физическая сила не все решала, но делала кое-что. Я подойду прямо.

2000 год, только-только телевизоры разрешили на тюрьме. Хочешь в камере лежать спокойно, пузо чесать и телевизор смотреть? А ведь за это надо платить. За телевизор платить, за свет платить. А где тебе эти бабки взять? И все. Ты пошел на диалог. На тебе телевизор, ты только вон того Васю раскуси.

Почему по 20-30 минут был практически в каждой хате, где-то часы, где-то минуты? Скажете, что я ломал людей. Не, этого не было. У меня итак за плечами была уже цифра 18 лет, хоть я и был в отказе. И «мусора» практически ничего сделать не могли, поэтому кидали меня практически в каждую хату.

Думали, смотрели, где я быстрее расколюсь. У нас городок небольшой, и тюрьма не слишком большая. Получается, чуть ли не в каждой второй камере был знакомый. Я же не первый срок тянул. Они мне так и говорили, Хохол, хочешь, ломись. Говорю, а что я буду ломиться.

И «мусора» смотрят по обстоятельствам, сделать ничего не могут. Представьте, вы сегодня за день уже три камеры проехали. Вы же как-то морально, физически устали, правильно? Вам хочется просто прилечь, просто чифирнуть. А тут «робот» открывается, и оттуда кричат, Хохол, с вещами на выход.

Говорю, все, ребята, я поехал, горнолыжное настроение. Тот, кто срок мотал, меня правильно поймет. А кто не мотал, тому и не надо меня понимать.

Источник: http://politika-v-rashke.ru/vse-o-press-hate-v-tyurme-i-zone-chto-delat-esli-popal/

Читать

• Фёдор Крестовый
• КАК ВЫЖИТЬ В ЗОНЕ
• Советы бывалого арестанта

Посвящается моим корешам, с кем отбывал срок у «хозяина».

«От сумы да от тюрьмы не зарекайся», — учит народная мудрость. Если не верите, спросите у Михаила Ходорковского, нашего нефтяного магната, ставшего «узником совести» — он подтвердит.

От автора

Зачем я написал эту книгу?

Не стану врать: прежде всего, чтобы честно денег заработать и немного пожить на воле. Надоело за решёткой. Двенадцать лет там провёл, три судимости за плечами.

Ещё было желание рассказать правду. У меня давно сложилось впечатление, что какой-то деятель ввёл установки, как показывать в книгах и фильмах места лишения свободы, и с тех пор авторы и режиссёры избитыми штампами это и преподносят. Также надеюсь, что моя писанина поможет кому-то избежать тюрьмы и там будет меньше случайных людей.

Я хочу объяснить, что в тюрьме нет ничего особенного. Разве только чуть меняются правила игры, а человек кем был, тем и останется. Тот же детский сад и школа — прекрасный пример: везде свои лидеры, подчинённые, воришки, ябеды. Только в разных местах по-разному называются. У нас: «паханы», «шныри», «стукачи», «крысы». А в остальном всё то же самое.

И там, в детских учреждениях, и в зоне строгого режима по звонку бегут в столовую, хотя столы накрыты и еды всем хватит. Везде есть попрошайки. Вспомните школьных с их просьбой «дай кусить!».

В неволе таких полно: не успеешь передачу получить — сразу: «Дай, дай!» Или скажете, что в детском саду разборок меньше, правил-понятий нет? Есть, кончено, только на другом уровне.

Тюрьма не может сломать, главное: каким ты в неё пришёл.

Но обыватель замечает именно таких уродов и по ним судит о нескольких миллионах побывавших в зонах. Не надо обобщать, здесь штампы неуместны. Каждый судимый — это отдельная судьба.

Давайте сразу расставим точки над «i»: я ничего не выдумываю. Согласен, излагаю несколько сумбурно, привожу много примеров — времени не было, сроки поджимали. Зато пишу искренне. И хочу, пока в памяти все впечатления ещё свежие, поделиться с вами своим печальным опытом — вдруг кому поможет.

Для начала позволю себе дать несколько советов, как вести себя, попав под арест, следствие, суд. Расскажу о жизни за колючей проволокой. Только не подумайте после прочтения, что я злобный и специально выпятил негатив. Начнём с того, что в местах лишения свободы вообще мало хорошего. Я, наоборот, смотрю на всё с юмором, даже на собственную боль и неудачи.

Единственное, что меня может огорчить, — беда с родными и близкими. На остальное мне наплевать. Не стремлюсь объять необъятное. Но в то же время я очень терпим и считаю: если меня не задевают, пусть делают, что хотят. Только бы мой микромир не трогали. Заключение многому учит. И прежде всего — прощать человеческие слабости и реально смотреть на вещи.

Ладно, не буду умствовать.

Пишу я, конечно, в первую очередь для тех, кто о местах лишения свободы имеет смутное представление. Но эту книгу полезно прочитать и тем, кто отбывает наказание. Да-да, зэкам тоже! Некоторые советы и наблюдения покажутся им знакомыми и, возможно, в чём-то даже наивными, но я ведь описываю разные режимы — «красные», «чёрные», «махновские» зоны, следственные изоляторы, этапы.

Можно всю жизнь провести за решёткой, быть авторитетом в «правильной» колонии, но стоит попасть в беспредельную «махновскую» — и, не зная правил игры, угодить в «обиженку».

Думаю, полезно будет прочитать и про арест и следствие.

Отбывая наказание, я писал надзорные жалобы на несправедливость судов. Видел тысячи приговоров. Девять из десяти зэков посадили себя сами. Конечно, они виноваты, но их осудили на основании их же показаний, полученных, впрочем, с грубым нарушением законов.

Знание кодексов не оберегает вышеперечисленную категорию граждан от того, что их допрашивают и судят с попранием всех процессуальных норм.

Просто наши законы — что дышло: куда повернул, туда и вышло. То есть составлены так, что их можно трактовать по-разному.

Никто не спорит: преступление — зло. Лучше жить праведно. Но и святой не застрахован от ареста, следствия, суда.

К примеру, ехал на машине, нарушил правила дорожного движения (а кто не нарушает?) и сбил пешехода насмерть. Подрался, только раз ударил — убил.

Но даже если совершил нечто умышленное, тяжкое, ты должен ответить только за сделанное. А не за то, что тебе навяжут, «навешав всех собак», обманув, избив, запугав в милиции.

Глава 1.

Задержание и арест

Итак, вас задержали. Неважно взяли с поличным на делюге[1] или пригласили в отделение поговорить, а потом по раскладу стукача кинули в камеру.

Прежде всего постарайтесь дать знать об этом родным и знакомым. Только не надейтесь на положенный телефонный звонок (будете качать права — в зубы получите, а позвонить всё равно не дадут). Сейчас вами занимаются опера.

Спрятать паспорт, попросить собутыльника из прокуратуры — и вам выпишут месяц спецприёмника, где будут каждый день прессовать, вывозить в УБОП, в отделение. Или просто оставят в ИВС (изоляторе временного содержания).

Только не говорите, что я сгущаю краски. В двухтысячном году псковские УБОПовцы выкрали меня из Питера. Водворили в ИВС Пскова, в камеру-морозильник с температурой плюс десять.

Спрятав документы, оформили месяц спецприёмника. Уговаривали сознаться в преступлении, обещали всякие поблажки, угрожали убить, вывезя в лес.

Забирали в здание УБОП и пристёгивали наручниками на восемь часов к батарее в коридоре.

Когда я попал к «суточникам»[2], там меня прятали во время обхода прокурора. Я попросил сокамерника, когда выйдет, позвонить моим родственникам: послюнявил спичку и на коробке написал телефон.

Чудо, но он сделал это! В отделение приехала моя мать, ей соврали, что в списках меня нет. Только её жалоба начальству УВД помогла тому, что меня официально «задержали». Сотрудники составили подложный рапорт, будто я слонялся по вокзалу Пскова без паспорта.

Восемнадцать суток родные не знали, где я. Вот почему важно сообщить, что вы в милиции. В крайнем случае, сымитируйте в камере сердечный приступ — менты вызовут «скорую», а врач зафиксирует выезд. Потом легче будет доказать, что вас незаконно удерживали.

Внимательно прочитайте перечень изъятых у вас вещей. Только не кричите, что часы или цепь золотые. Указывают: «часы в корпусе жёлтого металла», «цепочка жёлтого металла». Так положено по инструкции.

Посмотрите, не вписали ли чего лишнего. Хотя наркотики и патроны подкидывать вам вряд ли станут — этим опера в отделе занимаются. Поставьте прочерк (в форме большой буквы Z) ниже списка, чтобы туда больше ничего не добавили.

Источник: https://www.litmir.me/br/?b=233851&p=7

Для чего в тюрьме существует «пресс-хата»

Попасть в «пресс-хату» боятся все заключенные: от рядового до авторитета. Там не действуют иерархия зоны и ее законы, оттуда можно выйти полностью сломленным человеком или вообще не выйти. Существование «пресс-хат» отрицает администрация, а правозащитники ищут их в каждом СИЗО и изоляторе временного содержания.

В «пресс-хаты» отправляют подследственных для того, чтобы сломать их и выбить признание. Вся расправа осуществляется другими заключенными, уже сломленными администрацией. В некоторых источниках говорится, что первые «пресс-хаты» такого типа появились в ходе «сучьих войн» между преступниками старой и новой формаций в 1946-1956 гг.

Тогда они существовали в «крытых», то есть в тюрьмах. В «крытые» попадали либо те, у кого тюремный режим был частью срока (например, из пятнадцати лет усиленного режима пять — тюремное заключение), либо переведенные из зон злостные нарушители режима.

Тех, кто не желал идти на сотрудничество с администрацией, и отправляли в «козлиные» камеры или «пресс-хаты».

Кто такие «шерстяные»?

Тех, кто выбивает признания из брошенных в «пресс-хату», заключенные пренебрежительно называют «шерстяными», «быками», «лохмачами». В иерархии отношение к ним едва ли не хуже, чем к «опущенным».

Это физически крепкие люди, знающие, что в обычную камеру им хода нет — там их ждет неминуемая расправа. Некоторым бывшим «шерстяным» на зонах потом насильственно набивали наколки, указывавшие на то, что они «работали» в «пресс-хате».

Особо жестоких, даже полностью отбывших свой срок, потом могут выследить на воле и убить.

Перед тем как начать «трудиться» в «пресс-хате», они совершили нечто такое, за что им грозит месть. Например, это люди, предавшие своих, «крысятники», не заплатившие долги, опущенные, утратившие уважение в криминальном мире.

Обычно в «пресс-хате» есть «бригадир», дающий указания, и несколько человек его «команды». Некоторым за сотрудничество обещают дозу, другим — выпивку, третьим — усиленный паек и относительную безопасность. У многих «шерстяных» есть телефоны, их почти не досматривают.

За что можно попасть в «пресс-хату»?

Попасть в «пресс-хату» могут те, кто не хочет сознаваться в преступлении. Обычно это громкое дело, по которому у следствия недостаточно информации. Туда же попадают и те, кто активно не желает идти на сотрудничество, «непокорные».

Как «прессуют» в «пресс-хате»?

На попавшего в «пресс-хату» оказывается как психологическое, так и физическое воздействие. Сидящие сначала рассказывают, как плохо в тюрьме, что нужно быстро написать явку с повинной, согласиться на особый порядок рассмотрения дела и перейти в колонию. Человека убеждают, что если не упираться, возможно, удастся отделаться даже условным сроком.

Если человек в подобные уговоры не верит, его начинают избивать. Оказавшийся в Елецкой тюрьме в 70-е годы правозащитник Кирилл Подрабинек писал, что там в «пресс-хате» в ходу были палки.

Их формально отбирали на «шмонах», но потом возвращали обратно. Прессуемого могли бить постоянно, побои возобновлялись в любое время дня и ночи.

У человека не было возможности уснуть — «на дежурстве» всегда находились несколько «прессовщиков».

Избиения в «пресс-хатах» чередуются с оскорблениями и попытками вызнать информацию. Попавшего в эту камеру человека угрожают «опустить», называют педофилом, осведомителем, говорят, что распространят эти сведения на всю зону.

В арсенал средств воздействия входят пытки и изнасилования. Если человек упорно не «ломался», ни в чем не признавался и сотрудничать не желал, то, как писал Подрабинек, истязаемого привязывали к шконке и оставляли так на недели, подвешивали, прижигали сигаретами. Прессуемый помимо прочего был обязан принимать участие в избиении новеньких.

Формально администрация оказывалась ни при чем, все конфликты фиксировались как происходившие между заключенными «на почве личной неприязни», а смертельные случаи часто оформлялись как «сердечные приступы».

«Пресс-хаты» в наше время

В начале 90-х правозащитники начали бороться с «пресс-хатами».

По словам многих, например, члена Общественной наблюдательной комиссии Валерия Борщева, удалось закрыть «пресс-хаты» в значительной части учреждений, даже в Бутырке, долгое время славившейся ими.

Однако и сейчас время от времени в прессе появляются свидетельства того, что во многих регионах «пресс-хаты» по-прежнему функционируют.

Источник: https://news.rambler.ru/other/40811551-dlya-chego-v-tyurme-suschestvuet-press-hata/

Как вести себя в пресс-хате

По периодически появляющимся в СМИ сообщениям, подобные камеры в ИВС, СИЗО и тюрьмах, где подследственных подвергают разного рода давлению, чтобы добыть нужные для администрации учреждения показания, существуют и поныне. Опыт нахождения и поведения в них наиболее интересен, когда связан с личными впечатлениями, полученными от пребывания в пресс-хате.

Известный исследователь тюремной субкультуры Виталий Лозовский в своей книге «Как выжить и провести время с пользой в тюрьме» одну из глав посвятил именно поведению осужденного (или подследственного) в пресс-хате.

Лозовский пишет, что в современных МЛС чаще всего прессуют не физически, а морально, и особенно этот метод эффективен для первоходов: новичок, непривычный к условиям содержания в ИВС, СИЗО (или тюрьме), испытывает страх одиночества, оторванности от привычной среды.

И как только «добровольные помощники» администрации места заключения это почувствуют, им станет гораздо легче сломить дух такого сидельца, для того чтобы заставить его сказать (подписать) все, что требует следователь.

По мнению Лозовского, если заключенный выдерживает подобный прессинг, он победил. Нет — из него можно будет веревки вить.

Опытным осужденным (подследственным) в этом смысле попроще, потому что они хотя бы знают азы поведения в МЛС, которое, к слову, может сильно разниться в зависимости от обстоятельств — когда следует быть гибким, чтобы в итоге не сломаться, а когда прикинуться дурачком, схитрить в разумных пределах.

Валерий Карышев, «бандитский адвокат», как он сам себя называет, адвокат по уголовным делам и писатель, рассказывая в одной из своих книг истории помещения в пресс-хаты, приводит свидетельство подозреваемого в вымогательстве и бандитизме, отказавшегося давать показания следователю по возбужденному в отношении него уголовному делу.

Рассказчик поведал, что сделать в данном случае ничего было нельзя, даже защититься каким-либо образом не вышло — били дубинками по разным частям тела, в том числе по пяткам, подвешивали на крюк. Потом отливали водой. Следователь впоследствии жалобе на избиения не поверил — сказал, что подозреваемого так отделали сокамерники.

Карышев, имея многолетний опыт адвокатской работы (он защищал, к примеру, такого одиозного преступного деятеля, как Александр Солоник) утверждает, что в качестве давления на подследственного с целью получения от него нужных показаний могут использовать не только пресс-хаты.

Сидельца просто перемещают из одной камеры в другую, что само по себе трудно выдержать психологически неподготовленному человеку — он только начинает налаживать контакты в одной «хате», укреплять авторитет среди сокамерников, как его перебрасывают в другое место, где все надо начинать сначала. И эта процедура может длиться сколь угодно долго. При таком конвейере нужно обладать крепкой психикой, чтобы не сломаться.

Федор Крестовый (настоящее имя Андрей Румянцев, писатель, сценарист, актер и рецидивист, отсидевший 12 лет, соавтор сценария «Каникул строгого режима») советует «разбить себе лоб при ментах на обходе», если не переводят из пресс-хаты, а также подключить своего адвоката к решению этого вопроса с начальником ИВС.

Любопытную историю собственного пребывания в «пресс-камере» (так он ее называл) опубликовал известный в своих кругах служитель церкви евангельских христиан-баптистов, неоднократно судимый в СССР за религиозные убеждения Михаил Хорев. Этот опыт он описывал так.

Перед помещением в «пресс-камеру» Хорева свыше 100 суток продержали в ШИЗО без помывки и смены белья. Баптист, к тому времени уже опытный сиделец, знал, что его ждет в пресс-хате.

Но, войдя в камеру, как обычно, поздоровался с находившимися там тремя заключенными (они, судя по ответному приветствию, были в курсе, кто он). Попросил помолиться. Разрешили. Потом пошла обычная беседа.

На следующий день в камеру завели еврея, с которого сокамерники Хорева незамедлительно сняли золотые коронки, выбив их черенком ложки. Затем они начали жестоко избивать новичка. Баптист понимал, что по тюремным понятиям он вступаться не должен, иначе за это последует расправа уже над ним.

Но когда на беспамятного еврея, лежавшего на полу камеры, собрались уже прыгать сверху, Хорев оттащил избитого от злодеев, спрыснул лицо водой из-под крана, привел в чувство.

Сказал: «Пока я здесь, вы его мучить не будете».

«Прессовщики» собрались было приняться за баптиста, но тот заявил, что живет по своим законам, не тюремным, и будет защищать даже мучимую собаку, не то что человека. Потому как сему учит Господь.

Стушевавшиеся от такой неожиданно смелой реакции и неслыханной аргументации сокамерники вызвали надзирателя и предложили «святому», как они называли Хорева, «ломиться отсюда».

А вслед прокричали, чтобы в других камерах слышали: «Кто «святого» тронет или хотя бы косо посмотрит в его сторону, тому плохо будет!».

Сам Хорев, резюмируя эту историю, посчитал, что ему тогда помогла вера, а итог произошедшего — воля Божья.

Источник: https://russian7.ru/post/kak-vesti-sebya-v-press-khate/

Сутки в следственном изоляторе

Как выглядит изнутри жизнь заключенного в следственный изолятор современной России? Бытовые неудобства, теснота, сокамерники, плохая еда, все густо окутано нервным напряжением, гулом телевизора, и табачным дымом. Автор провел почти год в провинциальной тюрьме, по обвинению в весьма популярной политической статье 282.

Привычная жизнь вылетает из колеи в следственной тюрьме, не только из-за стресса уголовного дела, но и ненормальности нового порядка. Тебя бьет крепко по нервам не столько кучей запертых дверей, а распорядком дня и психологической теснотой.

Психоз из-за того — как сидеть, и каков срок приговора — уже приправа в этой нелегкой ситуации.

Утром в изоляторе пробуждение: нет вида раскиданных по чистой подушке волос любимой жены или там, по варианту. Обойдешься, все иначе, милый друг. По прошествии специфической ночи следует поздний подъем, часам к девяти-десяти.

Если СИЗО не руководит озабоченный режимом начальник, весь сон протекает под одеялом. Когда в шесть утра врубают большой свет, постояльцы камеры, как по команде, застилают шконки и, свернувшись калачиком, продолжают беспокойное досыпание, замерзая.

Ведь нет в тюрьме часов светлее, чем в объятиях сна — уход в иную реальность.

В промежутке между девятью и двенадцатью утренняя проверка — пришла новая смена тюремщиков на продол, вынос пакета с мусором и прогулка в цементном боксе.

Вдыхать сырой воздух под закрытой железом крышей даже свежо, после спертой атмосферы камеры, и немножко птиц слышно. Зимой — наслаждение собрать чудом залетевшего снега и покатать снежок в ладони, пусть тает.

Как ни странно, лишь малая часть камеры соизволяет выйти продышаться, предпочитая скудному воздуху окутанный табачным дымом телевизор.

Параллельно в обозначенное время «осмотр камеры»: вновь выгоняют на продол, а вертухай лупит деревянным молотком по решкам и шконкам, вроде ищет подпилы и следы отпилов на заточки. «Порядка ради» стараются перевернуть что-либо из личных вещей.

Завтракают в следственном изоляторе спросонья. Если хата живет на передачки — пьют чай со сладким и бутербродами. Чем меньше камера, тем длительнее процесс приготовления чая: передвижение между шконками боком, через ноги других сидящих.

Камера, не видящая обилия передачек, с утра запасается казенной кашей третьего сорта на маргарине — сечка, перловка, макароны и, реже, горох.

Спозаранку выдается и дневная пайка хлеба, и по половине чашки переваренного чая, зато с сахаром.

Горох и макароны, превращенные варкой в одну большую субстанцию, быстро начинаешь ценить и приправлять разной хренью — от майонеза до присыпки из «Ролтона».

Так начинается отсчет дня: череда проверок, обысков, ожиданий «подарков» следствия, провокаций оперов, обедов, ужинов, передачек и нервных напряжений по части дурно настроенных сокамерников. Реже — визиты библиотекаря, выводы в медпункт или переселения в другую хату.

Маниакальная зависимость зека от продольных звуков поражает, вносит свои коррективы в жизнь камеры. Весь день к продолу прислушиваются, — не верьте, кто скажет иное, даже глаза сидящего эпизодически постреливают на «тормоза».

Шаги проходящего сотрудника администрации в любую секунду аукнутся выдергиванием в следственный кабинет или извещением о переводе в неизвестность — еще неизведанную камеру СИЗО. Конечно, неплохо, если пригласят на свидание к адвокату или родственникам, но почему-то всегда ожидаешь худшего.

Если «перетасовка», тогда — прощай обжитая хата, постепенно налаженные взаимоотношения с сокамерниками.

Новости о подходе передачки поступают тоже загодя: шумом баулов, перетаскиваемых хозбандитами, и заставляют понервничать в предвкушении — продуктовый ли сегодня день? Тягостней неожиданный удар в железную дверь, что означает — специально к тебе.

Желудок сжимается от холодного напряжения, а сознание строит догадки, одна другой неприятней.

Когда тебя выводят из камеры, то всегда дают понять, что ты заключенный, человек второго сорта, — дверь никогда не открывается нараспашку. Ты принужден протискиваться в узкую щель, выдирая себя из камеры, а потом втискивать тело обратно.

На фоне всего — получения, приготовления и поедания пищи, сопутствующих физиологических потребностей, кипячения воды для мытья и стирки — чтение. Листают книги все, а обливаются водой над туалетом только чистоплотные.

Чтобы не делали в камере, над всем царит гул телевизора, и разговоры подследственных и еще судимых. Тоска — чувство, выражаемое непереводимым русским словом, заглушается по-большинству «красивой» картинкой ТВ.

Вульгарно одетые девицы из клипов и сериалы про мусоров — основное содержание визуального потребления.

Говорят в камере об иной жизни, к которой жаждут вернуться. Ради мифа о будущем в болтовне сиделец выстраивает гениальные схемы, как он выиграет суд, или получит срок поменьше. Предел заоблачных мечтаний — оправдание, по статистике ждет одного из пятисот.

Из-за этого, кстати, многие исподволь начинают замышлять остаться отбывать приговор при СИЗО, но публично поплевывают в «шерсть».

Самые интересные собеседники — люди по экономическим статьям либо наркоманы, те, кто из обеспеченных слоев. Невыносимы мигранты. Удобно сидеть с преуспевавшей буржуазией и попавшими под кадровые перетряски чиновниками: таких хватает.

Данная категория граждан не страдает от блатной дорожки и получает исправные передачки. Нормально делить камеру с русскими трудящимися, попавшими под уголовное дело по бытовухе или из-за произвола органов.

На зоне такие мужчины идут на промку, в камере интригами не страдают, и по фене не болтают.

Головная боль — блатные, городская шпана, сторчавшиеся наркоманы, всегда готовые поработать на дядю опера, жители титульных республик Северного Кавказа да приезжие с иным разрезом глаз и цветом кожи. По последней части сидит откровенный криминал: мерзкие статьи, например, наркоторговля и изнасилование.

В остальном, повседневная жизнь в камере сведена к жеванию, аппетитному, в зависимости от обстоятельств, рисованию «детских» рисунков, настольным играм и написанию жалоб по инстанциям. Раз в неделю событие — баня, выводят всей камерой, в это время опера любят пошмонать помещение на предмет мобильников.

Тема еды, когда жует и снует ложками вся камера, обостряется в обед и ужин. Обед между двенадцатью утра и тремя часами дня: к кормушке подходит один человек, со стопкой мисок и ждет, что ему нальют, остальные осторожно передают по цепочке емкости до дубка — т.е. стола.

При любом раскладе в тарелку летит по максимуму приправы, от сухой до майонеза, привет! — смачная реакция желудка и ожирение. На второе подают вареную кислющую капусту, такую, что жутко воняет и от которой сводит рот. Ее не могут есть даже голодные хаты.

Ужин прост: уха из путассу, что съедобно, и подобие молока. Если договориться с баландером, он нальет пару порций: многие зеки воротят от ухи нос, а зря.

Поход к медикам воспринимается как пародия на сексуальную охоту. Формальный диалог с медичкой специально затягивается, чтобы изучить все линии ее тела и рассмотреть одежду, скрытую халатом. Изголодавшийся взор исключительно точно фиксирует обнаженные части — лодыжки, если она в юбке, шею, руки, лицо. Губы — особенно детально, а обоняние воспаленно впитывает запах женщины.

В камере поход в медпункт или санчасть будет пересказываться, перевираться, и ты потратишь часы, выстраивая планы увидеть ее на свободе, без белого халата. Из-за жажды увидеть лицо женщины, зеки, даже здоровые, всегда выпрашивают таблетки при обходах, ведь вывод в медпункт все-таки редкость, а лицо, на которое запал, надо обновлять в памяти. Есть ли муж у дамы — это неинтересно.

Вновь о негативном. Обыск может иметь место только утром или отдельно днем. Естественно, он формален и заключается в умыкании, типа, запрещенных вещей: не библиотечных книг, особенно — печатных изданий. Отнимают пластиковую посуду, говорят — сверх меры.

Еще бывает инвентаризация — второе одеяло нельзя, как ни мерзни, больше чем один комплект одежды тоже табу, особенно шорты в жару. Найденные «запреты», в лучшем стечение обстоятельств такие, как одежда, идут на склад, или летят на продол — книги, тара, периодическая печать.

Как понятно, мусора просто глумятся над народом.

После шести вечера наступает пора блаженства: оперативники уходят по домам, гости из органов не приезжают в такие сумерки, а межкамерные переводы закончились. Как и усиленные обыски. До десятичасового отбоя полное спокойствие, естественно, если это не пресс-хата. Даже в телевизоре появляются более или менее приличные фильмы и сериалы.

С отбоем дает о себе знать ночная жизнь тюрьмы — дорога: сети канатов, по которым бегут из камеры в камеру малявы и посылочки. Еще сидящие достают из тайников мобильные телефоны, не все из них, но они много где в наличии.

Болтовня по телефону отнимает часы и лишает сна не только звонящего, но и слушающего. Звонят чаще женщинам, подругам или тем, кого хотят видеть таковыми.

Дорога напрягает зачастую бессмысленной загрузкой, ненужной перепиской не по делу, истеричными перестукиваниями и криками, длительной работой, и необходимостью плести канаты и делать «ружья» из бумаги.

На канаты жертвуются носки и свитера, если худо дело, так плетется нить из обычных футболок.

На радикально красных централах дорог нет, стоит тишина, или слышны приглушенные пытки тех, кто не идет на сделку со следствием.

Источник: https://svpressa.ru/blogs/article/70492/

Беспредел и произвол

Многие считают, что беспредел и произвол — это одно и то же. На самом деле, беспредел — это полное отсутствие порядка, а произвол вполне возможен и при наличии порядка. Каким бы ни был жестким порядок, он делает жизнь устойчивой и определенной.

Ты всегда знаешь, что и за какие поступки тебе грозит, что и кто может сделать с тобой, куда, к кому тебе обратиться, если по отношению к тебе допущен произвол. В лагерях одновременно существуют два порядка.

Один порядок как бы официальный, он описан в кодексах, законах и правилах, нормативах; держится он на администрации и тех зеках, которые с ней напрямую сотрудничают (козлах).

Другой порядок держится на неписаном тюремном законе, который передается из поколения в поколение и осуществляется с помощью разборок, сходняков и обращения к людям авторитетным.

Авторитетами чаще всего бывают люди из касты “блатных”. Зоны с таким порядком называют “черными”. Все внутреннее самоуправление там осуществляется блатными, а администрация только следит за тем, чтобы все не разбежались.

А что внутри зоны творится — администрацию не касается.

Но в чистом виде таких отдельных “черных” и “красных” зон мне видеть не приходилось, обычно эти порядки перемешаны, сосуществуют вместе и находят между собой какой-то компромисс. Мало того, в одной зоне могут быть и “красные”, и “черные” отряды. Все члены самодеятельности, секции профилактики правонарушений и так далее собраны обычно в одном отряде.

Хозобслуга, например, тоже в одном отряде часто бывает собрана… Приходилось мне видеть и такие отряды, которые можно назвать мужицкими, там соблюдается тюремный закон, но и писаный не нарушается, а блатных нет, да и козлы большой роли не играют. Обычно это случается, когда подбирается начальник отряда, которого называют справедливым сами зеки, и мужиков у него уважаемых хватает.

Не знаю, может быть, где-то есть и целые мужицкие зоны…

Беспредел, как я уже говорил, это отсутствие порядка, соответственно бывает он тоже двух видов: со стороны администрации и со стороны самих заключенных.

Административный беспредел возможен, когда все местные органы власти, которые должны следить за законностью в колонии, заодно с администрацией. Такое часто бывает, точно так же, как и беспредел, разрешенный, негласно, конечно, центральной властью. Были, например, в каждой тюрьме (и в СИЗО) пресс-хаты, да и в колониях их заводили.

Это камера, в которую сажают, скажем, подследственного, чтобы добиться от него нужных показаний. Если в пресс-хату ПКТ на зоне сажают зека, то чаще всего за его поведение — либо он слишком независим, либо на других заключенных оказывает не такое влияние, как хотелось бы администрации.

За это они и выколачивают признания из подследственных либо опускают тех, кого к ним для этого посадят менты.

Бывает и так: на зону прибывает зек, о котором администрация знает совершенно точно, что он везет воровскую маляву, то есть записку, письмо. Часто малявы возятся в “непаленом гашнике” — в заднем проходе. Иногда герметично запечатывают их в полиэтилен и глотают.

Да еще делают на таких капсулах заусенцы, чтобы во время промывания желудка не выскочили. Извлекать их — дело хлопотное. Кое-где для этого есть специальные приспособления — дают тебе рвотного и слабительного и сажают на мелкую сетку.

То, что на ней после тебя останется, промывают. Но и такие промывания часто результата не дают. Тогда начальник тюрьмы вызывает главаря пресс-хаты: “Сейчас к вам приведут человека, который везет маляву. Отобрать и принести мне”.

Приводят “почтальона”, и шерстяные прыгают на нем, пока малява на свет божий не появится.

Пресс-хата — это самое страшное, что на зоне или в тюрьме есть.

И вот еще такие беспредельные вещи бывают. Между зоной и забором проложена запретка — полоса вспаханной земли. Чтобы запретка сохраняла следы наступивших на нее, эту землю надо регулярно взрыхлять и разравнивать.

Администрация часто пытается заставить сделать это зеков, обычно только что прибывших с этапом.

Вообще на зоне многие испытания предполагают только два выхода из положения, в котором ты оказался. Всегда можно попытаться найти третий выход. Меня тоже пытались выгнать на запретку, то есть предложили решить: стану я козлом или отправлюсь в ШИЗО. Когда я отказался, от меня потребовали объяснительную: пиши, почему не вышел.

Я сразу написал заявление, а не объяснительную. Заявление прокурору о том, что меня заставляют нарушать основные правила. Я везде читал в правилах, что ни в коем случае заключенные не имеют права приближаться к запретной полосе, а уж входить в нее тем более: это охранное сооружение.

Мне кажется, что администрация провоцирует нарочно убийство: я войду в запретку, а меня убьют, кто-то отпуск получит. Я сам же окажусь виноват — нарушил. Нет, я на это не пойду. Они долго смеялись, читая мое заявление, но в ШИЗО не отправили. Потому что постановление на водворение в ШИЗО подписывает хозяин.

А он, как они ни смеялись, понял разумную мысль: я говорю об установленных правилах.

Потом обламывание продолжается в отрядах. Человеку, да еще после этапа, тяжело это выдержать. В отрядах козлы вгоняют в секции. Пришел в отряд — записывается в секцию.

И, что интересно, авторитеты на это смотрят так: они в этом не участвуют, но они и не мешают козлам, это ведь еще одно сито — пройдет человек или не пройдет.

Конечно, они вступятся, если начнется страшный беспредел, если козлы вдруг начнут бить, дубасить этапника, но первое слово за себя ты должен сам сказать. Потом тебе помогут. Тебя поддержат.

— ШИЗО, ПКТ — чем они отличаются?

— ШИЗО — штрафной изолятор, ПКТ — помещение камерного типа. Соответственно, карцер и внутрилагерная тюрьма. Раньше ПКТ называлось БУР — барак усиленного режима. Это название и сейчас бытует в лагерном обиходе.

В ШИЗО и ПКТ раньше официально применяли пытки голодом и холодом, то есть давали пониженную норму питания. В 1988 году этот порядок отменили.

Новый Уголовно-исполнительный кодекс, подписанный Президентом Российской Федерации 8 января 1997 г., разрешает кормить неработающих осужденных, находящихся в ШИЗО и ПКТ, по пониженным нормам.

Кроме того, неофициально всегда можно что-то придумать, чтобы жизнь медом не казалась. Могут, например, пытать зимой холодом, а летом духотой.

Пытка холодом организуется следующим образом. Помещения ШИЗО и ПКТ могут отапливать либо не отапливать, по произволу администрации. Может в твоей камере во время сильного мороза и не оказаться стекол. В таких ситуациях находчивые люди снимают с себя нательную рубашку, мочатся на нее и растягивают по решетке.

Когда мокрая рубаха схватится морозом, в камере становится не так холодно, меньше дует из окна. Зато тогда начинает таять иней на стенах, и в камере становится сыро. Сырости способствует соль, которую специально для этого добавляют в штукатурку. Хорошее подспорье для поддержания сырости в камере — отсутствие гидроизоляции.

При строительстве каменных зданий между фундаментом и основанием стен кладут лист рубероида. При постройке «кича» рубероид часто кладут только после того, как будет построен первый этаж, либо вообще не кладут. В результате влага из почвы беспрепятственно впитывается стенами. Называются эти фокусы «прививанием чахотки».

Так, иногда открыто, перед строем зеков «хозяин» объявляет: «Непослушным — туберкулез». Это значит, что непослушные будут отправлены в ШИЗО. В бывшем Союзе, кстати, 70 процентов всех «тубиков» — зеки и бывшие зеки. Каждый восьмой-десятый зек — тубик. Есть и специальные туберкулезные зоны — «могильные». Там зеки как мухи мрут.

Самые беспредельные зоны — это лесные, кстати, именно в лесных управлениях и расположены специальные “профилактории”, известные под названием “Белый Лебедь”. Здесь, как и 50 лет назад, “закон — тайга, прокурор — медведь”.

Внутренний беспредел, зековский — это сила кулака, отсутствие всяких понятий о правилах, о том, как люди должны поступать в той или иной ситуации. Обстановка, в которой уже нет способов решения споров, конфликтов между отдельными зеками — вот что это такое.

На беспредельных зонах (и в беспредельных камерах) идет постоянная борьба за власть, разборки происходят самым диким образом: тут тебе и избиения, и убийства, и правых бьют, и виноватых — кто сильнее, тот и прав. Причем происходит это постоянно, еженощно.

Но чаще беспредел бывает на “красных” зонах. Сидеть там хуже — об этом говорят все, у кого была возможность сравнить. Вообще “красный” порядок на зонах долго не держится и часто заканчивается бунтами. “Красная” зона — обычно беспредельная.

Сейчас красных зон становится все больше.

— Как встречают на зоне новых зеков?

— Так же, как и в тюрьме, в зависимости от зоны. Чем беспредельные зоны отличаются — на них надо за все платить. В том числе и за место в бараке. Не заплатишь — можешь зиму провести на улице. На правильных зонах этого нет.

Там тебе, как и в тюрьме, должны показать зону, рассказать о существующих порядках, предостеречь от опасностей. Могут предложить вступить в общак, в семью, в кентовку. Не захочешь вступать — дело твое, живи один.

Правда, на зоне одному трудно, большинство зеков в семьях живут. Одного загрызут.

Самая большая вероятность и того, и другого беспредела, как я уже говорил, в транзитных тюрьмах, во время этапирования. Люди здесь долго не держатся, и порядок редко когда бывает долговечным.

— В свое время Солженицын описал путешествие в «столыпине». Изменилось что-нибудь с тех пор?

— В той части, которая касается «удобств», — абсолютно ничего. «Столыпин» — это, напомню, вагон, в котором одна продольная стена глухая — к ней примыкают «купе» для арестантов. Другая стена — обычная, только с зарешеченными окнами вдоль коридора, по которому ходит охрана. С именем П.А.Столыпина у этого вагона — «вагонзака», как его называют — связь совершенно случайная.

Восемнадцать человек в трехъярусном отсеке «столыпина» — норма. Издевательства те же, что во времена Солженицына: накормят селедкой, а потом то пить не дают, то в туалет не пускают. Та же духота, та же жара, те же обмороки. Та же скорость передвижения — несколько дней на дорогу в соседнюю область.

Пассажиры смотрят, ахают: «Тебя посадят, а ты не воруй!» Конечная станция «столыпина» — зона или пересылка.

Пересыльная тюрьма — заведение, в котором этап, то есть группа заключенных, перемещаемая из одной тюрьмы в другую или в лагерь, на какое-то время останавливается по дороге.

В Москве пересылка — “Красная Пресня”. В других городах, насколько я знаю, есть транзитные отделения при тюрьмах — какое-то крыло, какой-нибудь корпус тюрьмы предназначены для содержания этапируемых заключенных.

Очень часто этапы используются для сведения счетов. Встречи там могут быть самыми неожиданными, а ответственность на этапе за последствия «разборки» — самая минимальная.

Если, скажем, правильный мужик на зоне хоть пальцем тронет козла, который сдает его, кровь из него пьет, — его тут же раскрутят на всю катушку по статье, например, за хулиганство. Там своих охраняют: на иной зоне половина всех зеков — стукачи.

А здесь козел, особенно если есть свидетели (на фене — «очевидцы»), в его власти.

По этапам часто годами гоняют тех зеков, которых ни одна зона принимать не хочет, как заведомое «отрицалово». И если ты, скажем, из зоны на поселение отправляешься, они могут тебе разборку устроить: почему “на поселок” едешь? за какие заслуги?

Самым страшным бывает беспредел там, где беспредельщики — и администрация, и заключенные — объединяются.

Источник: http://old.prison.org/lib/sov_pris/p2_08.htm